КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ.
И скоро, по воле
Бездушной судьбы, онъ истекъ.
Свершилося все, какъ указано было:
Семь дней миновало, и воть
Тяжелое горе дворецъ посетило,
Дворецъ и царя, и народъ.
----------------
***
Въ полнолуние месяца Чайтра-Шедъ* вновь
Тихо, тихо, вся нега приветъ и любовь,
---------Опускалась индийская ночь,
Ночь рождения Рамы, ночь великихъ чудесъ,
Голубая, она опускалась съ небесъ,
---------Точно ихъ звездоносная дочь.
Сыпля звезды, какъ брызги воды - океанъ,
Съ гималайскихъ высотъ на дворецъ Вишрамванъ
---------Голубая царица сошла,
И цветы воскурили ей свой ароматъ,
И луна, обливая сияниемъ садъ,
---------По лазури небесъ поплыла;
Поплыла, озарила Рохини струи,
И послала лучи золотые свои
---------На долины, холмы и чертогъ,
Где все мирнымъ и сладкимъ покоилось сномъ.
Не спала только стража во мраке ночномъ,
---------Вылъ шакалъ, да шумелъ ветерокъ.
Лунный светъ, проникая въ прорезъ баллюстрадъ,
Озарялъ ослепительный мраморъ палатъ...
---------Сквозь его серебристую мглу
Видно было: какъ будто богини въ раю,
Что толпою нисходятъ купаться къ ручью,
---------Рой красавицъ лежалъ на полу.
То избранницы царския были, и все
Разметавшись въ своей несравненной красе,
---------Взглядъ и душу невольно влекли...
О, кому предпочтенье отдать?..—Никому!
Все прекрасны, какъ звезды слетевшия въ тьму
---------Нашей бедной и мрачной земли.
Ихъ тела обнаженныя нежно-смуглы;
Ихъ тяжелыя косы, какъ волны смолы,
---------Тяжкой ношей на плечахъ лежатъ...
Спятъ красавицы, спятъ до зари, какъ цветы,
Убаюканы негой воздушной мечты,
---------Серебромъ соловьиныхъ руладъ...
Спятъ, какъ птички, - которыя въ радостный день
Только любятъ, поютъ... Но вечерняя тень
---------Опустилась надъ сонной землей,
И до новой зари, незнакомы со зломъ,
Золотую головку закрывши крыломъ,
---------Все малютки вкушаютъ покой.
И серебряный светъ благовонныхъ лампадъ,
Что на тонкихъ цепяхъ въ полумраке висятъ,
---------Обнимаясь со светомъ луны,
Разглядеть позволяетъ красавицъ нагихъ,
Тонкость линий и формъ ослепительныхъ ихъ,
---------Свежесть первыхъ фиалокъ весны.
Точно волны вздымаяся, груди блестятъ;
Льютъ уста, какъ ночные цвъты, ароматъ,
---------Зубы блещутъ, какъ жемчугъ морской.
Брови выгнуты, точно какъ крылышки птицъ,
И пушистыя стрелы роскошныхъ ресницъ
---------Изогнулись надъ знойной щекой.
Въ полуночной тиши сладко грезятъ оне,
Но, порою, рукой, иль ногою во сне
---------Шевельнутъ, и запястья на нихъ
Зазвенятъ, разгоняя волшебные сны
О таинственныхъ чарахъ любви, чемъ полны
---------Тайники ихъ сердецъ молодыхъ.
Положивъ подъ атласную щеку слегка
Многострунную вину*, какъ два лепестка,
---------На струнахъ держитъ руки одна;
Сладкозвучной мелодией песни своей
Убаюкана, спитъ средь цвътущихъ лилей
---------Безмятежно и сладко она.
А другая, склонивъ къ антилопе степной
Молодую головку, вкушаетъ покой;
---------Обе сразу уснули оне:
Антилопа щипала тотъ самый цветокъ,
Что у девушке въ ручке; его лепестокъ
---------Еще козочка держитъ во сне.
Две подруги заснули, сплетая венокъ,
Онъ обеихъ голубокъ грудь къ груди привлекъ
---------И цветущей гирляндой связалъ;
Спитъ на ложе цветочномъ одна изъ подругъ,
А другая - къ плечу ей прильнула. Вокругъ
---------Самый воздухъ любовно дремалъ.
Вотъ одна ожерелье вязала предъ сномъ
Изъ агатовъ, ониксовъ, коралловъ; звеномъ
---------Вкругь руки обвилося оно.
А въ руке ужъ готовъ бирюзовый браслетъ
Съ именами боговъ, съ изречениями Ведъ...
---------Сонъ смежилъ ея очи давно.
Убаюканы шумомъ незримыхъ ручьевъ,
На пушистыхъ коврахъ благовонныхъ цветовъ,
---------Лепестки, точно розы сложивъ,
Спятъ красавицы вплоть до зари золотой,
Чтобъ раскрыться опять съ неземной красотой,
---------Свежихъ силъ ощущая приливъ.
----------------
***
Но комната эта была лишь предверьемъ
Къ супружеской спальне. Предъ ней
Две жрицы, почтенныхъ особымъ доверьемъ,
Раскинули волны кудрей;
Две жрицы любви въ обаятельномъ храме:
Прелестная Ганга и съ ней Гаутами.
Дверь краснаго дерева скрыла ревниво
Лазурную ткань, и на ней
Было золотомъ вытканъ узоръ прихотливо,
Узоръ изъ цветовъ и лучей;
Она закрывала сквозныя ступени
Въ волшебно-прекрасный покой,
Где ложе влекло къ сладострастью и лени,
Какъ груда цветовъ надъ рекой.
Все стены блестятъ, перламутромъ покрыты.
Повисший на граняхъ колоннъ,
Цветами изъ ляписъ-лазури, нефрита,
Тамъ весь потолокъ испещренъ.
Вокругъ потолка, по карнизамъ и стенамъ
Рисуются окна, и въ нихъ
Съ сияниемъ луннымъ, въ восторге блаженномъ,
На крыльяхъ прохладныхъ своихъ
Приносится ветеръ изъ сада, съ дыханьемъ
Цветовъ, напоенныхъ росой.
Но кто, кто сравнится своимъ обаяньемъ,
Своей богоданной красой
Съ счастливой и мирно живущей здесь парой:
Съ Сиддартой и дивной его Ясодарой!
Привставъ на пленителыюмъ ложе своемъ,
Съ плеча уронивъ покрывало,
Царевна съ испуганнымъ, бледнымъ лицомъ
Вздыхала и горько рыдала.
Три раза устами коснулась она
Сиддарты руки, и въ испуге
Стонала: „Царевичъ! Возстань отъ-сна!
Дай миръ твоей юной подруге!
Проснись! Своимъ словомъ меня успокой!..”
Онъ очи открылъ и спросилъ: „Что съ тобой?”
Она отвечала печальнымъ стенаньемъ,
И грустный разсказъ начала съ содраганьемъ.
„О, мой повелитель! Вчера въ упоенье
Заснула я, чуя подъ сердцемъ не разъ
Иной зародившейся жизни биенье,
Священную музыку въ сладостный часъ.
Но горе! Три страшныхъ виденья затмили
Святое блаженство: въ таинственномъ сне
Быкъ белый, красавецъ по росту и силе,
Съ большими рогами - представился мне;
На лбу его былъ ослепительный камень,
Мерцающий искрами звездныхъ лучей,
Иль Антха, которымъ ликующий пламень
Зари - зажигаетъ божественный Змей.
И шелъ онъ по улице прямо къ воротамъ.
Никто не посмелъ ему стать на пути.
Вдругъ голосъ изъ храма звучитъ надъ народомъ
„Когда его дальше допустятъ итти, -
Весь городъ погибнетъ со славой своею!”
Никто исполина не могъ удержать.
Тогда я, рыдая, схватилась за шею
Красавца и стала кричать:
„Закройте ворота!” Но быкъ непослушно
Рванулъ... Я упала въ тоске.
А онъ сторожей оттолкнулъ равнодушно
И скрылся изъ глазъ вдалеке.
Потомъ мне приснились прекрасныхъ четыре
Созданья, чьи лики светлы,
Чей тронъ изумрудный въ небесномъ эфире, -
Явились изъ розовой мглы,
Спустились на городъ, и знамя святое
Великаго Индры съ воротъ
Упало, и вдругъ, поднялося другое,
И радостно вскрикнулъ народъ,
И ветеръ, повеявъ съ востока чуть слышно,
Раскрылъ серебристую ткань:
Рубины на ней красовалися пышно,
И мудрости светлая длань;
И дождь ароматныхъ цветовъ - украшенье
Неведомыхъ странъ и полей,
Посыпался на землю въ то-же мгновенье
Въ сияньи небесныхъ лучей.”
Царевичъ воcкликнулъ: „Цветокъ мой прекрасный,
Твой сонъ былъ приятенъ!...” - „О, да!
Но только конецъ сновиденья - ужасный:
Неведомый голосъ тогда
Послышался, грозный, какъ рокотъ громовый:
„Часъ близокъ! Часъ близокъ!”...
------------------------------Но злой и суровый
Мой сонъ - былъ последний. Мне снилось: тебя
Везде я ищу, нетерпеньемъ объята...
И имя твое призываю, любя...
Гляжу на постель, а подушка не смята;
Лишь платье твое на постели лежитъ, -
Вотъ все, что осталося мне дорогого
Отъ солнца, звезды моей, счастья земного!
Надъ ложемъ твой поясъ жемчужный виситъ.
Я имъ опоясалась. Вдругъ, превратился
Твой поясъ въ змею и ужалилъ меня.
Запястья мои разлетелись, звеня,
И жемчугъ съ поблекнувшей шеи скатился.
Истлели жасмины въ моихъ волосахъ,
И брачное ложе, распавшись, упало.
И быкъ заревелъ, и опять услыхала
Я крикъ, наводивший мне на душу страхъ:
„Часъ близокъ! Часъ близокъ!”
-------------------------Я съ воплемъ открыла
Глаза... Что за сны? Я умру,
Иль, хуже, меня ты покинешь, мой милый...
„Ахъ, все эти сны не къ добру!”
И взоромъ, какъ солнце нетленнымъ и яснымъ,
Ей въ кроткия очи смотря,
Шепталъ онъ: „Не мучься сомненьемъ напраснымъ.
Моя золотая, заря!
Знай, если любовь неизменная можетъ
Дать чуткому сердцу покой,
Пускай твою душу печаль не тревожитъ:
Я - твой, Ясодара! Я - твой!”
Все сны твои - это грядущаго тени,
Ты знаешь, какъ мучился я,
Пытаясь найти роковыя ступени,
Средь горестной тьмы бытия,
И если, по душамъ неведомымъ, страстно
Теперь мое сердце болитъ,
И если страданьемъ чужимъ, ежечасно
Страдаетъ оно и горитъ,-
Подумай, какъ часто я мыслью пытливой
Витаю средь братьевъ моихъ,
А ты, мое солнце, цветокъ мой стыдливый,
Ты мне еще ближе другихъ!
Ты плотью своей сочеталась со мною,
Когда мой тоскующий духъ
Горелъ состраданьемъ, любовью святою,
Ища благодати вокругъ;
Когда по морямъ, по долинамъ и горамъ
Блуждалъ онъ въ томленьи, и вновь
На крыльяхъ явился къ тебе метеоромъ,
Къ тебе, неземная любовь!
И верь мне: когда-бы и что-бъ ни случилось,
Припомни, какъ быкъ тотъ ревелъ,
Какъ царственно светлое знамя раскрылось,
И ветеръ имъ тихо шумелъ,
И знай, что тебя я люблю неизменно!
Тебе я желаю добра.
И скоро, быть можетъ, надъ всею вселенной
Забрезжетъ иная пора!
Прильни-же ко мне съ поцелуемъ устами,
И пусть въ твое сердце, какъ кровь,
Изъ груди моей; перейдетъ со словами
Къ несчастному миру любовь.
Спи сладко, дитя, на пленительномъ ложе.”
Заснула она, и опять
Вздыхала, какъ-будто ей снилось все то-же,
И крикъ вновь пришлось услыхать.
Оглянулся Сиддарта и видитъ, луна
Близъ созвездия Рака сияетъ.
Звезды шепчутся въ небе. Вокругъ—тишина,
И ихъ шопотъ земли достигаетъ.
„Ночь настала, великая ночь. Посмотри:
Две дороги лежать предъ тобою:
Путь добра и величья. Любой избери.
Или властвуй, какъ царь, надъ толпою,
Или странникомъ беднымъ отсюда уйди,
Посети города и селенья,
И, тщеславья змею задушивши въ груди,
Даруй людямъ любовь и спасенье!”
Вместе съ шопотомъ ночи до слуха его
И призывная песнь долетела:
Точно было вблизи отъ него божество,
И съ полуночнымъ ветромъ запело.
„Я иду!”, прошепталъ онъ. „Ударилъ мой часъ.
На устахъ Ясодары и въ звездахъ
Я читаю разлуку, и вместе - приказъ...
О, любовь моя, светъ мой и воздухъ,
Тутъ мое назначенье, мой путь и судьба!
Мне не надо венца и почета!
Не влечетъ меня власть и народовъ борьба,
И мишурныхъ одеждъ позолота.
Я не рвусь обагрить мечъ победный въ крови
На своей золотой колеснице.
Путь мой - путь всепрощенья, терпенья, любви,
И покровы мои - власяницы!
Прахъ земной - мое ложе; пустыня - приютъ.
Мои спутники - нищий, голодный...
Въ чащи леса, въ пещеры, где звери живуть,
Удалюсь я отъ жизни безплодной!
Вопль земли меня мучитъ! Я долженъ итти!
Состраданье мое безъ предала!
Этотъ миръ я спасу, если можно спасти,
Убивая влечения тела!
Кто изъ этихъ боговъ милосердъ, справедливъ?
И кому помогли эти боги!
Такъ за что-жъ имъ молитвы и пажити нивъ,
И жрецы и почетъ и чертоги?!
Для чего-же взывать къ Вишну, Шиве, къ другимъ,
Если все они глухи, безстрастны?
Жертвы тонутъ безследно, какъ въ воздухе дымъ,
А молитвы и слезы напрасны!
И могло-ли кого-нибудь это спасти
Отъ болезни, отъ слезъ, отъ мученья,
Отъ отравы любви, отъ камней на пути,
Отъ морщинъ, седины, одряхленья?
И могло-ли отъ смерти спасти навсегда?
Дать разбитому сердцу - отраду?
Мать могла-ли родить безъ страданий когда
За молитвы и жертвы въ награду?
- Нетъ! Есть боги и злые и добрые, но
И одни и другие безстрастны,
И какъ люди, вертятъ колесо, все равно,
Избежать перемены не властны!
Насъ писание учитъ: неведомо где
И когда, жизнь, приявши начало,
Заколдованный кругъ свой, подобно звезде,
Въ роковомъ колесе совершала,
Возвышаясь отъ атома до божества,
И являяся атомомъ снова.
Все сроднились вокругъ. Но полна торжества,
Чья-то воля насъ давитъ сурово.
О, кто можетъ спасти отъ проклятий и бедъ
Человека? Кто ужасъ разсеетъ,
Леденящий тотъ ужасъ, что тысячи летъ
Надъ землей и людьми тяготеетъ?
Хоть-бы кто-нибудь миру спасенье принесъ!
А спасение можетъ быть: въ стужу
Люди гибли; нашелся межъ ними колоссъ,
И огонь властно вызвалъ наружу:
Чуть заметную искру, даръ солнца святой,
Заключенную въ камень простой.
Люди мясо терзали, подобно волкамъ,
Но явился другой и посеялъ
Золотое зерно и, хвала небесамъ!
Хлебный злакъ на равнине взлелеялъ.
Люди, точно какъ звери мычали, - опять
Появился одинъ между ними, -
Создалъ слово; другой-же съумелъ записать
Это слово значками своими.
Есть-ли благо у братьевъ несчастныхъ моихъ,
Чтобы не было добыто съ боя
Кровью, потомъ, ценою страданий другихъ,
Дорогою и страшной ценою?!
Я уверенъ, что если теперь человекъ,
Одаренный великою властью,
Предназначенный свыше свой царственный векъ
Подарить поклоненью и счастью,
Не усталый отъ жизни и пира любви,
А стремящийся къ ней въ упоеньи
Съ страстной жаждой въ душе и съ кипеньемъ
-------------------------------------------------въ крови,
Человек , не вкусивший мученья,
Ни болезни, ни грусти, помимо одной:
Человекомъ быть... Если подобный,
Только истины ради, любви неземной,
Отречется душою незлобной,
Отречется отъ всехъ соблазнительныхъ благь,
И въ погоню за правдою чистой
Выйдетъ нищъ и одинъ, и безвестенъ и нагъ
Темной ночью, дорогой тернистой, -
О, я верю; ее онъ найдетъ! Да, найдетъ,
Где-бъ она ни старалась укрыться:
Подъ землей, въ небесахъ, въ бездне сумрачныхъ
------------------------------------------------- водъ,
Иль въ эфире, незримо, какъ птица.
Онъ откроетъ спасения тайну для всехъ
И за то, что душою блаженной
Отдалъ власть и богатства и сладость утехь, -
Смерть изгонитъ навекъ изъ вселенной!
Да, я сделаю это! Я царство, почетъ,
Все, что дорого мне, покидаю,
Потому что люблю беззаветно народъ
И со всеми томлюсь и страдаю!
Мое сердце, подобно звенящей струне,
Крепко связано съ миромъ, съ слепцами,
Что прийдутъ за спасительнымъ светомъ ко мне
Съ утомленными горемъ сердцами.
Вдохновители - звезды! Иду я! Иду!
О, земля, утомленная мукой,
Ради чадъ твоихъ, гибнущихъ въ душномъ чаду,
Я иду, но дрожу предъ разлукой...
Здесь отъ юности я отрекаюсь моей,
Отъ венца, отъ богатства и власти,
Отрекаюсь отъ сладостныхъ дней и ночей,
Отъ любви, отъ объятий и страсти!
Отъ тебя, Ясодара, ужасней всего
Мне отречься... Но, землю спасая,
Я спасу и тебя, и съ тобою—того,
Кто подъ сердцемъ твоимъ возрастая,
Скоро долженъ на светъ появиться...
-----------------------------Но я
Не дождуся его появленья,
Иль тогда поколеблется воля моя,
И погибнутъ святыя стремленья.
О, жена! О, дитя! О, отецъ! О, народъ!
Вы со мною разделите муку!
Что-бъ весь миръ увидалъ новой жизни восходъ,
Не должны проклинать, вы разлуку!
Я решилъ, и иду! И пока не зажгу
Возрождающей истины света,
Я вернуться назадъ не могу! Не могу!
Не могу не исполнить обета!”
И съ любовью коснулся онъ ногъ ея—лбомъ
И, несказанной мукой томимый,
Надъ заплаканнымъ, дивно-прекраснымъ лицомъ
Долго, долго стоялъ недвижимый.
Трижды ложе ея обошелъ онъ кругомъ,
Какъ святыню, и руки слагая
На взволнованномъ сердце печально крестомъ,
Онъ промолвилъ: „Прощай, дорогая!”
Не вернусь я сюда никогда, никогда!”
И три раза уйти онъ пытался, -
Но любовь въ немъ горела, какъ утромъ звезда,
И опять онъ, опять возвращался...
И закрылъ онъ одеждой лицо и проникъ
За расшитую ткань занавески...
Тамъ, какъ лилий роскошныхъ, красавицъ цветник
Спалъ въ полуночномъ трепетномъ блеске.
Возле двери, какъ лотосы царственныхъ водъ,
Гаутами и Ганга. А дале –
Ихъ прекрасныя сестры, не зная заботъ,
Безмятежно и сладостно спали.
“О, подруги! Приятно глядеть мне на васъ -
Онъ сказалъ. - Васъ покинуть жалею.
Но останусь я здесь, и приблизится часъ
Дряхлой старости, смерти за нею.
Какъ лежите вы здесь, убаюканы сномъ,
Такъ и смерть васъ задушитъ рукою...
Умираетъ-ли роза, - что будетъ потомъ
Съ ароматной ея красотою?
Где скрывается пламя угасшихъ лампадъ?
Ночь, сомкни ихъ уста и ресницы,
Что-бъ оне не настигли меня и назадъ
Не вернули въ объятья царицы!
Чемъ счастливее жизнь оне делали мне, -
Темъ грустней, что подобно растеньямъ,
Мы сначала живемъ въ ароматной весне;
Но мгновенье летитъ за мгновеньемъ, -
Осень, холодъ, ненастье... А тамъ и зима...
Листопадъ... А за этимъ, кто знаетъ...
Вновь, быть можетъ весна, иль холодная тьма...
Жизнь и смерть все вокругъ изменяетъ.
Нетъ, я жизни такой не хочу, хоть текли
Мои дни здесь въ блаженстве и лени,
Между темъ, какъ другие валялись въ пыли
И во мраке склоняли колени.
О, прощайте, друзья! Я иду васъ спасать
Отъ неволи, отъ зла и проклятья!
Какъ прекрасно, какъ сладостно душу отдать
За добро и за васъ, мои братья!”
И вышелъ Сиддарта изъ мирнаго дома.
Лазурное небо надъ нимъ.
Безсонныя звезды глядятъ такъ знакомо,
Лаская сияньемъ своимъ, -
И ветеръ целуетъ одеждъ его ткани;
И тихо раскрыли цветы
Сердца, и струятъ ароматъ въ обаяньи,
Къ нему простирая листы.
И радости вторя, въ мечтанияхъ райскихъ,
И голосу неба внемля,
До моря, отъ горныхъ вершинъ Гималайскихъ
Въ восторге дрожала земля.
Четыре сияющихъ мужа суровыхъ,
Съ невидимой ратью духовъ,
Сошлися къ воротамъ въ блестевшихъ покровахъ
Съ лучами мечей и щитовъ,
И долго смотрели-, скрестивъ свои руки,
На ликъ Сарвартсида... А онъ
Взоръ, полный любви, вдохновенья и муки
Въ слезахъ устремилъ въ небосклонъ.
Но дальше проходитъ царевичъ во мраке.
Вотъ видитъ онъ Чанну... тотъ спитъ...
И шепчетъ царевичъ: „Подай мне Кантаку...”
Но тотъ, пробудясь говоритъ:
- „О, мой государь, что случилось съ тобою?
Далеко еще до зари.
Ужель ты поедешь ночною порою?” –
- „Тс... тише, мой братъ, говори...
Иди и седлай мне коня. Я обязанъ
Покинуть темницу... О, верь,
Я съ миромъ обетами крепкими связанъ
И я ихъ исполню теперь!”
Но Чанна промолвилъ: „Царевичъ, ужели
Солгали царю мудрецы,
Когда предвещали тебе съ колыбели
И царствъ и народовъ венцы?
Ужель ты разстанешься съ этимъ жилищемъ,
Богатство и блескъ оттолкнешь,
И странникомъ беднымъ, отверженнымъ нищимъ
Одинъ и въ лохмотьяхъ пойдешь?”
Царевичъ ответилъ: „Что роскошь и слава
И призрачный царский венецъ?
Все радости мира—обманъ и отрава,
И смерть - неизбежный конецъ.
Подай мне Кантаку!”
--------------------Но Чанна съ участьемъ
Заметилъ: “А горе отца
И техъ, что живутъ твоей жизнью и счастьемъ?
Ты всемъ растерзаешь сердца!
Сиддарта ответилъ: „Любовь эта ложна,
Живетъ она ради утехъ...
Иначе люблю я и, если возможно,
Спасу я любовию всехъ!
Подай мне Кантаку!”
-------------И Чанна тоскливо
Въ конюшню пошелъ, удила
Оделъ на коня и затемъ молчаливо
Сталь чистить его, хоть бела,
Какъ снегъ, была кожа его... На Кантаке
Седло укрепилъ съ чепракомъ,
Что ярко сияло уборомъ во мраке,
И вышелъ наружу съ конемъ.
Царевича конь угадавъ издалека,
Копытами громко забилъ,
Заржалъ. Но дворецъ спалъ беззвучно, глубоко
Подъ сенью божественныхъ крылъ.
Спала и вся стража... Спокойно и смело
Царевичъ погладилъ коня
И молвилъ: „Стой смирно, красавецъ мой белый,
Стой смирно и слушай меня.
О, будь мне, Кантака, красавецъ мой, преданъ.
Я истину еду искать.
Пусть труденъ мой путь и никемъ не изведанъ,
Все-жъ тайну я долженъ узнать!
Неси меня смело къ таинственной цели!
Послушенъ будь, добръ и ретивъ,
Ни вражьи мечи, чтобъ сдержать насъ не смели,
Ни горы, ни лесъ, ни обрывъ!
Лишь только скажу я: „Впередъ” - ураганомъ
Мчись, конь мой, отваженъ, могучъ,
Какъ смерть, надъ окутаннымъ тьмой океаномъ,
Как молния въ небе-изъ тучъ.
Будь преданъ мне, конь мой! Коль светъ мы
-----------------------------------------добудемъ,
Величье со мной раздели...
Спасенья ищу я животнымъ и людямъ,
Всемъ беднымъ питомцамъ земли.”
И быстро вскочилъ на коня онъ; рукою
Коснулся онъ гривы, и конь
Помчался стрелою, изъ камней ногою
Порой высекая огонь.
Однако, никто не проснулся въ тревоге,
Чтобъ въ замокъ Сиддарту вернуть:
Собравшись толпою, хранители боги
Цветами усыпали путь.
И сказано въ книгахъ: когда подъезжали
Къ воротамъ они, - то Якши
Волшебныя ткани коню подстилали,
Чтобъ шелъ онъ беззвучно въ тиши.
Когда-же къ воротамъ они подъезжали
Съ запоромъ тройнымъ, что съ трудомъ
Пятьсотъ человекъ иногда поднимали, -
Безшумно во мракте ночномъ
Раскрылись ворота, межъ темъ, какъ далеко
Ихъ скрипъ разносился всегда;
И средния также ворота широко
Раскрылись безъ шума, когда
Подъехалъ царевичъ.... И стража за ними
Глубокимъ покоилась сномъ.
Начальники рядомъ съ рабами своими...
Оружье валялось кругомъ.
Сломилъ всехъ ихъ ветеръ снотворный заране,
Стократно снотворней, чемъ тотъ,
Что ночью надъ маковымъ полемъ, въ тумане
На крыльяхъ ленивыхъ плыветъ...
Такъ выехалъ юный царевичъ свободный.
Лишь только звезда на востокъ
Спустилась, и тихо надъ гладию водной
Разсветный подулъ ветерокъ, -
Царевичъ коня удержалъ и, волнуемъ
Печалью, на землю спрыгнулъ,
И тихо къ Кантаки челу съ поцелуемъ
Последнимъ - любовно прильнулъ.
Потомъ обратился онъ къ Чанне съ словами:
“Что сделалъ ты, братъ, для меня, -
Для мира заблещетъ святыми лучами...
Возьми-же скорее коня
Одежду и мечъ, и уборъ мой жемчужный,
И прядь моихъ длинныхъ волосъ.
Отдай все царю и скажи, что не нужно
О сыне ни горя, ни слезъ!
Пусть онъ обо мне позабудетъ, доколе
Я вновь не вернуся домой,
Увенчанный мудростью краше и боле,
Чемъ царства венецъ золотой!
И если победу надъ тьмой одержу я,
Весь миръ предо мной упадетъ,
И съ радостью светлой мне руки целуя,
Владыкой меня назоветъ.
Скажи, что ты слышалъ - царю. Я-же ныне
Отъ мира отрёкся навекъ
Для мира, и путь свой направилъ къ святыне,
Которой не зналъ человекъ!”
|
