Печально жилъ царь Суддходана въ разлуке
Съ Сиддартой, желая опять
Услышать сыновняго голоса звуки
И образъ его увидать.
Печально жила Ясодхара в разлуке
Съ царевичемъ, точно вдова,
Лишь ведая только обычныя муки,
Жалея о томъ, что жива.
Купцы и верблюдовъ погонщики часто
Съ собой приносили имъ весть,
Что где-то, далеко отъ Капилавасту,*
Отшельникъ неведомый есть.
И царь Суддходана сь надеждой блаженной
Туда посылаетъ гонца:
Увы, тамъ встречаетъ гонецъ неизменно
Какого-нибудь мудреца.
Однажды, въ торжественный праздникъ - Васанты,*
Когда зеленеетъ листва,
По зорямъ, как будто одевъ бриллианты,
Сверкаетъ росою трава, -
Сидела царевна на травке зеленой
У берега тихой реки,
Где лотосъ, въ свое отраженье влюбленный,
Едва распустил лепестки.
Бездушно катилась река… А бывало,
Хрустальное зеркало струй
Слиянье двухъ пурпурныхъ устъ отражало,
Слиянье двухъ устъ въ поцелуй.
Глаза Ясодхары отъ слезъ потускнели.
Ввалилися щеки… Уста
Сомкнулись и точно цветокъ побледнели;
А пышныхъ волосъ красота
Была по обычаю вдовъ, неизменно
Завязана въ узелъ простой…
Ни скрепки на ткани ея драгоценной,
Ни пряжки вверху золотой!
Съ трудомъ ея ноги спускались съ постели.
То время прошло, какъ она
На призывъ любви съ быстротою газели
Летела, светла и нежна.
Глаза ея, солнцемъ пылавшие смелымъ
И ночь превращавшие въ день,
Померкли, и въ зеркале ихъ потускнеломъ
Бродила унылая тень.
Въ руке она поясъ железный держала,
Забытый Сиддартой въ дворце
Въ ту ночь, какъ ей сердце печаль растерзала,
Когда она страшную весть услыхала
О миломъ своемъ беглеце.
О, горькая ночь! Мать страдальческихъ дней!
Когда же любовь столь жестокой бывала...
Лишь разве – когда ей казалося мало
Одной только жизни средь моря людей!
С ней рядомъ шелъ сынъ ея, дивно-прекрасный,
Рахула: священный залогь
Сиддарты... Ребенокъ съ улыбкою ясной
Мелькалъ средь цветовъ, какъ цветокъ.
И къ пруду, где лотосъ сребрился узорный,
Пришла Ясодхара, грустя,
Тутъ - рыбкамъ сверкающимъ - хлебныя зерна
Бросало, смеяся, дитя.
А рыбки хватали те зерна, играя,
А мать, при полдневныхъ лучахъ,
Станицу родныхъ журавлей провожая,
Шептала съ слезами въ очахъ:
,,О, милыя птицы! Быть можетъ, летая,
Случится Его вамъ видать,
Скажите, что я здесь в тоске умираю,
Что я отъ любви и желанья сгораю
Его поскорее обнять!”
Такъ мать съ семилетнимъ малюткой стояли.
Онъ - негой весны обуянъ,
Она - въ безнадежной, глубокой печали…
Служанки приблизились къ ней и сказали,
Что въ городъ пришелъ караванъ.
Трапуша и Бхаллукъ пришли издалека:
Почетные люди, купцы.
У нихъ есть чудесныя ткани востока,
Сокровища, птицы, ларцы.
Но что всехъ сокровищъ безценней и краше,
То - весть о Сиддарте, о Томъ,
Кто - твой повелитель и солнышко наше,
Кого мы такъ трепетно ждемь;
Они Его видели и преклонили
Колени предъ светлымъ лицомъ;
Всего, что ему въ колыбели сулили,
Достигъ Он, достигъ съ торжествомъ.
Онъ всеми почтенъ, какъ великий учитель
Премудрыхъ, святой изъ святыхъ.
Онъ - Будда, Онъ грешнаго мира спаситель,
Сокровище мыслей благихъ.
Его милосердье, какь небо велико.
Спасетъ Онъ имъ всякую плоть,
Внемли и ликуй. Къ намъ идетъ нашъ Владыко,
Прославлеенный миромъ Господь.”
И кровь Ясодхары взыграла мятежно,
Какъ светлаго Ганга волна,
Когда растопляетъ снега ея нежно
Въ истокахъ дыханьемъ весна.
Царевна смеялась и радостно пела,
И била въ ладоши... Потомъ,
Въ светлицу купцовъ привести повелела
И тамъ имъ устроить приемъ.
,,Какъ рвется къ воде обезсиленный жаждой,
Сказала она, - такъ хочу
Безумно упиться я весточкой каждой!...
Скажите, что я заплачу
Имъ золотомъ щедро за каждое слово,
Богатствомъ мешки ихъ набью…
Что есть у меня, - все отдать я готова!..
Когда благодарность мою
Дарами способна я выразить, - сразу
Все вместе прийдите ко мне,
Я все вамъ отдамъ: бриллианты, алмазы,
Какихъ не видать вамъ во сне.”
И вот во дворецъ Ясодхары вступаютъ
Купцы, какъ въ божественный храмъ...
Ихъ ноги разутыя тихо ступаютъ
По золотомъ шитымъ коврамъ.
Ихъ взоръ ослепляютъ узоры и блестки...
Несмело раздвинувъ рукой
Тяжелыя складки цветной занавески,
Вошли они въ царскии покой.
,,Почтенные люди!” - Какъ музыка ночи,
Приветствовалъ голосъ купцовъ,
Завеса скрывала прекрасныя очи,
Какъ звезды покровъ облаковъ.
,,Скажите, то правда-ль, что странствуя много,
Царевича встретили вы,
Онъ Буддою сталъ и его вы, какъ Бога,
Почтили склоненьем главы.
Что шествуетъ къ намъ Онъ, исполненный славы
Какъ светъ, разгоняющий тьму?
Скажите, и если слова ваши правы,
То вас, какъ друзей я прийму. ”
Трапуша сказалъ: ,,Да, мы точно видали
Того, кто царевичемъ былъ.
Съ молитвой къ стопамъ его мы припадали
И онъ намъ сердца просветилъ.
Подъ деревомъ Боди, у Фальги священной,
Свершилося то, что спасетъ
Весь миръ, и, какъ солнце надъ всею вселенной
В божественной славе взойдетъ.
Свершилося Имъ, другомъ всехъ и опорой,
Царемъ полновластныхъ царей,
Царевичемъ светлымъ и кроткимъ, который
Слезой былъ разбуженъ твоей.
Знай: Онъ теперь выше мирскихъ огорчений,
Подобно богам, Онъ далекъ
Отъ зла, от страданий земныхь и сомнений.
Въ Немъ истины вечный залогъ.
Изъ города в городъ, людей поучая,
Онъ шествуетъ с миромъ сюда,
И люди, святому глаголу внимая,
Идутъ за нимъ, точно стада.
Близъ Гайи в божественной роще Чирника
Внимали мы речи святой,
И знай, что скорей, чемъ съ небеснаго лика
Дожди упадут, - твой высокий Владыка
Предстанетъ опять предъ тобой.”
Такъ он говорилъ. Ясодхара въ волненьи
Едва прошептала въ ответъ:
,,Да будетъ вамъ воля боговь въ услажденье!
Но знаете-ль, какъ Онъ людямъ во спасенье
Увиделъ божественный свет?”
Тогда ей Бхаллукъ разсказалъ то, что знали
Въ окрестностяхъ тамъ пастухи
Объ ужасахъ ночи, когда омрачали
И небо, и воздухъ - грехи,
Какъ воды вздымались, какъ страшно дрожала
Отъ ярости Мары земля,
Какое волшебное утро настало,
Какъ радостно солнце потомъ засияло,
Живыя сердца веселя!
Учитель былъ радъ, что отъ бурь и сомнений
Избавленъ, но сердце Его
Тревожила мысль, что ценою лишений
Купилъ Онъ свое торжество.
,,Какъ могутъ все люди: - печалило Будду,
Нарядныя тени любя,
Разбить обольщений несметную груду,
Отречься душой отъ себя?!
Как могутъ лишенные разума воли
Исторгнуть всю чувственность вонъ?
Какъ могутъ принять приученные къ холе
Двенадцать Ниданъ* и Законъ?
Пусть всемъ он приноситъ добро и спасенье,
Но птица изъ клетки своей
Не сразу направитъ полетъ въ упоеньи,
Хоть дверь и отворятъ предъ ней.
И вот мы плодовъ той победы священной
Едва не лишились въ тотъ часъ.
Путь истины путь безконечно блаженный
Онъ счелъ непосильнымъ для насъ.
И долго въ груди его чувство боролось.
Какъ вдругъ, изъ земли в тишине,
Какъ муками родовъ исторгнутый голосъ:
,,О, горе, послышалось, - мне.
Я гибну! И гибнутъ мои все творенья!”
Замолкъ на мгновение стонъ,
И съ Запада вновь донеслося моленье:
,,О, Будда! Открой свой законъ!”
И Будда согласье изрекъ откровенью
Дать тело, и думалъ о томъ,
Кому прежде всехъ преподастъ Онъ ученье,
И кто просветится потомъ.
Такъ солнце, скользя золотыми лучами
Средь лотосовъ, знаетъ цветокъ,
Которому время блеснуть лепестками
И тотъ, что отъ цвета далекъ.
Затемъ произнесъ Онъ съ улыбкой блаженной:
,,Иду проповедовать я!
Пусть жаждущий света и правды нетленной
Приемлетъ законъ бытия!”
Затемъ нашъ Владыко прошелъ через горы
Одинъ, въ Бенаресъ и лишь тамъ
Ученьемъ раскрылъ Онъ духовные взоры
Пяти* просвещеннымъ мужамъ.
Предъ ними открылъ Онъ тщету возрожденья,
Открылъ онъ, что смертныхъ судьба
Сильна ихъ делами среди искушенья,
Что жизнь - вековая борьба.
Онъ им объяснилъ, что по смерти нетъ ада,
Но жизнь человека - есть адъ.
Себя победившихъ венчаетъ награда
Превыше небесныхъ наградъ.
Въ пятнадцатый день Вайшия это было,
И после полудня… А ночью светила
Луна, какъ серебряный щитъ…
Святыхъ, что четыре Завета прияли,
,,Святой Каундиния” - перваго звали,
,,Бхадрака”, за нимъ - ,,Асваджитъ”,
,,Басава”, ,,Святой Маханама” – последний.
Помимо-же техъ, что назвалъ, -
Съ толпой приближенныхъ царевичъ соседний
Ясодъ - Всеблагому внималъ.
Они преклонились предъ нимъ и смиренно
Пошли, поучая толпу,
И всякий, кто слышалъ Его, - неизменно
Вступалъ на святую тропу:
Такъ травы внезапно восходятъ в пустыне,
Лишь влага проникнетъ в песокъ.
Благой приобщеннымъ к великой святыне
Светильники сердца зажегь.
И всехъ разослалъ проповедать ученье;
А самъ миновалъ Бенаресъ,
И въ Яшти, къ царю Бимбисаре въ владенья
Явился посланецъ небесъ.
Все царство - любви подчинилось законамъ,
И царь ему в даръ предложилъ
Бамбуковый паркъ Велувана с поклономъ
И памятникъ тамъ водрузилъ,
И высекь на камне: ,,Намъ жизни теченье
И ключъ Татхагата открылъ.
От зла и страданий онъ далъ избавленье
И тайну боговъ объяснилъ.”
И въ томъ-же саду предъ огромнымъ собраньемъ
Смиренно благой поучалъ,
И речью, горевшей святымъ состраданьемъ,
Къ себе Онъ сердца привлекалъ.
И всехъ девятьсотъ человекъ облачились
Въ такой точно желтый xитонъ,
Какой самъ Учитель носилъ, и стремились
Итти проповедать Законъ.
И проповедь кончилъ Господь изреченьемъ
,,Добро избавляетъ отъ зла.
Стремися къ добру, избегай искушенья,
Вотъ путь добродетели, мира, спасенья!
И жизнь твоя будетъ светла.”
Когда же окончили гости разсказы,
Царевна осыпала вдругъ
Такой благодарностью ихъ, что алмазы
Отъ зависти меркли вокругъ.
- ,,Какъ держитъ Владыко свой путь? Далеко-ли?”
- ,,Отсель шестьдесятъ иоджанъ.
До рощъ Раджагриxи чрез горы, не боле…
Прошелъ ее нашъ караванъ
Дней въ тридцать: косъ восемь идя ежедневно…”
И радостно ихъ отпустила царевна.
Лишь только объ этомъ узналъ Суддходана,
Немедленно в девять концовъ
Послалъ на коняxъ онъ - быстрей урагана,
Испытанныхъ девять гонцовъ.
И имъ наказалъ говорить он Святому:
,,Семь весенъ разлуки съ тобой
Царя Суддxодану къ костру роковому
Приблизили грозной рукой,
И проситъ онъ вспомнить любимаго сына
Отца своего и народъ,
Иначе, безвременно - рано кручина
К могиле его приведетъ.
И девять гонцовъ Ясодxара послала
Съ наказомъ: ,,Царевна твоя,
Мать крошки Рахулы, отъ горя устала
И ждетъ тебя, скорбь затая,
Она тебя жаждетъ увидеть, воочью,
Какъ дивный цветокъ, что цвететъ
Лишь только при звездахъ и месяце, ночью,
Сияния луннаго ждетъ.
И если имеешь Ты больше, чемъ было,
То съ ней поделися, любя
И сыномъ Рахулой… Ей все здесь постыло,
Она только жаждетъ тебя!”
Послы короля и послы Ясодхары
Вскочили на быстрыхъ коней
И встретились въ парке царя Бимбисары
Все вместе чрезъ несколько дней.
Тамъ Будда ученье свое проповедалъ,
Покорный святымъ небесамъ,
И каждый забылъ, что ему заповедалъ
Король и царевна; и самъ,
Невольно прикованъ къ Нему въ обаяньи
Ловилъ ненасытно слова,
Слова милосердья, любви, состраданья
И правды святой торжества.
Какъ пчелка, росой упиваясь медвяной,
Съ цветовъ ароматной Могра,
Совсемъ забываетъ о ночи туманной,
О томъ, что ей въ улей пора:
Такъ речи всечтимаго Будды внимая,
Забыли послы обо всемъ
И вместе съ толпою Его прославляя,
Пошли за нимъ труднымъ путемъ.
Тогда Суддходана послалъ туда снова
Удайи. Изъ всехъ Его слугъ
Онъ былъ самый верный…Въ дни счастья былого
Удайи Сиддарте былъ другъ.
Приблизившись к парку, Удайи смутился
И только, сорвавъ на пути
Хлопокъ и, закрывши имъ уши, решился
Къ Учителю онъ подойти -
И выслушавъ речь его, Будда смиренно
Промолвилъ, главу преклоня:
,,О, да! Я прийду! Я прийду, несомненно!
Пусть ждетъ повелитель меня!
Не долженъ-ли всякий почтить уваженьемъ
Того, кто даруетъ ему
И жизнь и возможность не жить и терпеньемъ,
О, смерть, победитъ твою тьму!?
Да, тотъ, кто постигнетъ земные обманы,
Достигнетъ небесныхъ высотъ,
Кто добръ, милосердъ и правдивъ, тотъ Нирваны
Достойный покой обрететъ.
Ты долженъ царю и царевне ответить,
Что я къ нимъ иду…”
------------------------------------------------ Чтобъ его
Достойно въ столице взволнованной встретить,
Устроилъ король торжество:
У южныхъ воротъ былъ поставленъ на диво
Изъ шелковой ткани - шатеръ;
Внизу расстилался, свежо и стыдливо,
Душистый цветочный коверъ.
Везде разноцветные флаги пестрели;
У берега синей реки,
На солнце, все въ золоте, ярко блестели
Слоновъ разодетыхъ клыки.
Указано было то место, откуда
Подъ звонъ барабановъ, народъ
Лишь только появится царственный Будда,
Вдругъ крикнетъ: ,,Сиддарта идетъ!”
Вельможи предстанутъ Сиддарте съ поклономъ;
Танцовщицы, нежно звеня,
Кружась и играя, дождемъ благовоннымъ
Засыплютъ его и коня.
Все улицы, зданья, къ приему Владыки
Украситься пышно должны,
И музыки звуки и громкие крики
Должны быть веселья полны!
Все было готово, все въ городе ждали
Когда возвеститъ барабанъ,
Что едетъ Сиддарта...
----------------------- Но дни протекали:
Сиддарты все нетъ… Какъ туман,
Всю душу царевны печаль охватила,
И вотъ Ясодхара велитъ
Нести ее слугамъ туда, где уныло
Шатеръ пышноцветный стоитъ.
Нигродха – пленительный садъ, осененный
Кудрями цветущихъ деревъ:
Онъ радовалъ сердце одеждой зеленой,
Обильемъ цветовъ и плодовъ.
Шла мимо дорога съ далекаго юга,
И были отсюда видны
Цветы и деревья общирнаго луга...
А дальше, съ другой стороны,
Въ убогих лачугахъ, клейменыхъ презреньемъ,
Оборванный людъ проживалъ,
Который однимъ своимъ прикосновеньемъ
Жрецовъ и вельможъ оскорблялъ.
И эти бедняги Учителя ждали,
Бродили всю ночь напролетъ,
Въ тоске на вершины деревьевъ взлезали.
А Онъ не идетъ! Не идетъ!
И утромъ трудиться опять начинали;
Гирлянды плели и венки,
Боговъ украшали и зелень меняли
На пристани синей реки.
Все это царевна вокругъ замечала
И взоры съ любовью немой
Въ туманную, синюю даль устремляла
И слушала вести с тоской;
И вотъ, она видитъ: идетъ по дороге
Отшельникъ… Его голова
Обрита... О камни изрезаны ноги,
Одежда желта, не нова.
Въ рукахъ его чаша… Деревней идетъ он
Съ протянутой чашей впередъ...
Ему подаютъ у дверей и изъ оконъ...
Иной ничего не даетъ,
Но кротко отшельникъ минуетъ такого;
Идутъ еще двое за нимъ,
И также желты и бледны ихъ покровы...
Но первый отшельникъ такимъ
Величиемъ полонъ, такъ взоръ его светелъ,
Такое въ лице торжество,
Что тотъ, кто хоть разъ на пути его встретилъ,
Во векъ не забудетъ его!..
Мужчины и женщины, старцы и дети
За нимъ шли толпою во следъ
И тихо шептали: ,,Кто странники эти?
Кто-тотъ?.. О, подобнаго нетъ
Ему среди смертныхъ прекраснаго лика!..”
Когда-жъ Онъ сравнялся съ шатромъ, -
Царевна с пронзительньимъ крикомъ: ,,Владыко!
Сиддарта!” какъ крепкимъ кольцомъ,
Любовно Его охватила руками,
Въ объятье на мигъ замерла
И вдругъ, отъ блаженства рыдая, съ слезами
Колена Его обняла.
Когда-же въ последствии Будду спросили:
Какъ клятву нарушить Онъ могъ,
Дозволивъ, чтобъ женския руки обвили
Его, какъ цветочный венокъ, -
Учитель ответилъ: - ,,Великий обязанъ
Все слабости малыхъ сносить,
Что-бъ силой своей не гордясь, техъ, кто связанъ,
Отъ тягостныхъ узъ отдалить.
Тотъ можетъ свободнымъ назваться достойно,
Кто будетъ свободу слепцамъ
Внушать терпеливо, премудро, спокойно…
Къ спасенью по тремъ ступенямъ
Приxодятъ все те, кто въ семъ мире берется
Учить... Вотъ названия ихъ:
,,Намеренье” - первой; вторая зовется
,,Попытка”, а третья изъ нихъ –
,,Познанье”... Въ периоде первомъ когда-то
Я жилъ и всемъ сердцемъ желалъ
Премудрости, блага, всего, что такъ свято,
Но взоръ мой во тьме утопалъ.
Сочтите вы зерна клещевины старой...
Назадъ тому сколько-же летъ
Я въ образе Рамы-купца, съ Ясодхарой
Жилъ, нежной любовью согретъ.
Но только тогда мою милую звали
,,Лакшми”... На прибрежьи морскомъ
Близъ места, где жемчугъ ловцы добывали,
Мы съ ней проживали вдвоемъ.
Мы были бедны. Разъ, прощаясь со мною,
(Я шелъ на добычу) Лакшми
Меня умоляла съ безумной тоскою: -
,,Останься! О, милый, пойми, -
Она говорила, быть можетъ, ты губишь
Холоднымъ упорствомъ себя.
Какъ можно покинуть того, кого любишь,
Кто любитъ глубоко тебя…”
Но я не послушалъ. Я къ волнамъ пролива
Направилъ свой утлый челнокъ.
Спасло меня только какое-то диво
Средь бурь и ужасныхъ тревогъ.
И ночью и днемъ опускался я въ море
На самое дно въ глубине,
И вотъ, мне попалась жемчужина вскоре,
Подобная светомъ – луне.
Подобныхъ ей не было въ мире сокровищъ!
Тогда поспешилъ я домой
Въ родимыя горы, забывши чудовищъ
И волнъ угрожающий вой.
Но голодъ въ то время свирепствовалъ всюду,
И трудно мне было въ пути,
Ревниво храня свое светлое чудо,
Себе пропитанье найти.
Но вотъ вдалеке и родное жилище!
Бегу, и, о горе! В дверяхъ
Лакшми моя молитъ чуть слышно о пище
И смерть у ней бродитъ въ глазахъ.
Тогда возопилъ я: ,,О, дайте мне хлеба!
Я царство за жизнь отдаю.
Вотъ жемчугъ... О, ради всего! Ради неба!
Спасите голубку мою!”
И хлеба принесъ мне за перлъ небывальий
Одинъ изъ соседей... Тогда
Лакшми оживилась и мне прошептала:
,,Да, ты меня любишь…О, да!”
Продавъ его сделалъ я доброе дело,
Я далъ благодатный покой
Душе,что терзалась, томилась, горела
Мучительно жгучей тоской.
Но жемчугъ, которымъ теперь я владею,
Который мне далъ океанъ,
Его ни сменять, ни продать я не смею!..
Закон и двенадцать Ниданъ*
Зовется онъ!.. Въ каждой душе благородной
Онъ долженъ храниться на дне,
Какъ даръ совершенный, святой и свободный,
Забытый въ бездонной волне.
Какъ меньше Меру* - муравейникъ чуть видный,
Какъ искры-росинки въ цветахъ
Ничтожнее моря, такъ перлъ тотъ завидный
Ничтожней теперешнихъ благъ.
Но знайте, разумно любовь поступила..
Шадя ея слабость тогда,
Смиренье и кротость моя победила.
Любя, на стезю Ясодхара вступила
И блещетъ на ней, какъ звезда.
И только лишь царь услыхалъ съ содраганьемъ,
Что сынъ его, бритый, худой,
Въ лохмотьяхъ, какъ нищий, живетъ подаяньемъ,
Онъ дрогнулъ, охваченъ враждой.
Вражда заглушила въ немъ преданность сыну,
Онъ молнии гнева металъ
И, силясь излить роковую кручину,
Сребристую бороду рвалъ.
И вышелъ, придворной толпой окруженный,
Нахмурясь, вскочилъ на коня,
И злобно ударилъ и конь оскорбленный
Помчался, копытомъ звеня.
,,Вотъ царь скачетъ! Кланяйтесь!” Чуть успевали
Промолвить прохожие имъ.
И всадники быстро вдали исчезали,
Какъ бурей подхваченный дымъ.
У южныхъ воротъ, близъ стариннаго храма,
Толпился народъ вкругъ того,
Чей взоръ встретилъ благостно, смело и прямо
Владыку-отца своего.
И взоръ этотъ былъ такъ глубокъ, такъ смиренно
Склонилъ Онъ главу предъ отцомъ,
Что гневъ Суддходаны растаялъ мгновенно
Предъ этимъ небеснымъ лицомъ.
Онъ виделъ Сиддарту живымъ и здоровымъ,
Исполненнымъ светлой мечтой,
Влекущей сияньемъ нетленнымъ и новымъ,
Манящей сердца красотой.
Но царь возгласилъ предъ Сиддартой: „Ужели
Здесь въ рубище, съ бритой главой
Мой сынъ. Тотъ, кого небеса съ колыбели
Готовили къ жизни иной?
Готовили къ божеской славе съ любовью,
Мой сынъ и наследникъ мой! Тотъ,
Кто чуть шевельнетъ соколиною бровью, -
Къ ногамъ Его царство падетъ.
Ты долженъ въ отчизну со свитой явиться,
Въ одежде, достойной Тебя!
Взгляни: мое войско, народъ мой толпится:
Все ждутъ господина, любя.
Скажи, где Ты прожилъ те годы разлуки,
Когда я скорбелъ, а она,
Жена твоя, полная горя и муки,
Жила сиротлива одна?
Съ техъ поръ, какъ исчезъ ты, ни звуки ситары,
Ни песни ужъ ей не звучатъ.
Съ техъ поръ, какъ исчезъ ты, твоей Ясодхары
Не красилъ роскошный нарядъ!
И только теперь въ златотканномъ уборе
Встречаетъ она тебя тутъ…
А ты? Ты въ лохмотьяхь… Ты - нищий… О, горе!
Ты бледенъ, измученъ и худъ!
,,Зачемъ?” - вопросилъ онъ съ словами укора.
- ,,Таковъ былъ мой родъ, “- Онъ сказалъ.
- ,,Твой родъ былъ великъ. Но изъ предковъ который,
Подобно тебе поступалъ?”
Учитель ему возразилъ: ,,Не объ этомъ
Сказалъ я: - Невидимъ мой родъ.
Мой родъ - это Будды, чьимъ светлымъ заветомъ
Ихъ верный потомокъ живетъ.
И та, что теперь передъ нами картина -
Была у воротъ городскихъ:
Царь въ воинскомъ платье, приветствовалъ сына
Босого, въ одеждахъ худыхъ.
Отшельника сына, что сердце питая
Любовью къ собратьямъ своимъ,
Сталъ выше царей и, величьемъ сияя,
Былъ миромъ почтенъ и любимъ.
И прежде Владыко, какъ я предъ тобою,
Колени склонилъ предъ отцомъ,
И въ даръ ему нежно принесъ онъ съ мольбою
Сокровища въ сердце своемъ,
И тоже тебе, мой отецъ, приношу я.”
И взялъ его за руку Онъ
И толпы народа смиренно минуя,
Внушалъ ему правды законъ.
И царь и царевна шли рядомъ съ Владыкой,
А Онъ имъ четыре открылъ
Возвышенныхъ истины властью великой
И восемь техъ правилъ внушилъ,
Безропотно следуя коимъ, спасенье
Цари обретутъ и рабы.
Стезя та имеетъ четыре ступени
И восемь законовъ судьбы.
Мудрецъ и невежда, все поздно, иль рано
Достигнутъ на этомъ пути
Того, что зовется блаженство, Нирвана,
Что можетъ отъ жизни спасти.”
Такъ Будда съ родными въ ворота вступаетъ
Отецъ Его, - съ чашей въ рукахъ,
Речамъ его съ жадной любовью внимаетъ
Лицо его ясно… Въ очахъ
Царевны, блестевшихъ слезою священной,
Зажегся спасительный светъ…
Въ ту ночь Ясодхара и царь вдохновенный
Вступили на путь примиренья блаженный,
Где горя и радости нетъ!
